Как преподают в Корее?
23 Декабря 2016
ДМИТРИЙ ШНОЛЬ
В ноябрьском номере журнала Иностранная
литература, посвящённом Корее, вышло эссе преподавателя школы «Летово» Дмитрия Эммануиловича Шноля. В ней он рассказывает про обмен опытом с южнокорейскими
учителями математики, а также делится впечатлениями от культуры и школьного образования этой страны. С небольшими сокращениями мы размещаем этот текст в блоге
«Летово», чтобы вы могли лучше познакомиться с одним из самых разносторонних преподавателей нашей школы.
В феврале 2005 года я провел неделю в Южной Корее, обучая корейских учителей математики российским методикам преподавания. Было время зимних студенческих каникул. Нас
поселили в студенческом общежитии, а наши слушатели каждый день приезжали на занятия на своих серебристосерых машинах, конечно, корейского производства. Европейских
машин я видел там очень мало, японских — ни одной. Корейские коллеги говорили мне, что отношение к Японии в Корее все еще напряженное: не забыты ужасы первой половины ХХ
века. В корейских учителях было странное соединение западной раскованности и восточной почтительности. Пропуская преподавателя войти в помещение первым, они церемонно
кланялись, зато во время занятия свободно переговаривались и часто дружно смеялись. Я работал с переводчиком, и это позволяло мне более внимательно рассматривать аудиторию
в то время, когда переводчик переводил очередной кусок лекции. Я вольно или невольно сравнивал корейских учителей с российскими. Первое и кардинальное отличие состояло
в том, что около половины учителей были мужчины. (Так, кстати, было по всем предметам, включая литературу.) Определить возраст слушателей мне было довольно трудно: все
они казались людьми от тридцати до сорока, мало кому я бы дал больше пятидесяти. Одевались просто, удобно, и это подчеркивало общий какой-то спортивный или же просто
здоровый вид участников. Людей с лишним весом (среди немолодых учителей в России это, к сожалению, норма) я не помню вовсе. Все были со своими компьютерами (в 2005 году
это еще бросалось в глаза), многие очень быстро вслепую печатали вслед за переводчиком, все картинки на доске тут же фотографировались. От работы было какое-то общее
ощущение бодрости, четкости, слаженности и даже веселья.
Мне страшно повезло, так как меня переводил господин Пак, который учился в МГУ на механико-математическом факультете. Именно он придумал и осуществил эту программу
обучения корейских учителей российским методикам. О господине Паке нужно рассказать отдельно (надеюсь, что память меня не подведет и я не допущу больших ошибок в своем
рассказе). Его история, как это часто бывает с иностранцами, любящими Россию, начинается с Достоевского. Он был студентом какого-то экономического института, когда прочитал
“Братьев Карамазовых”. Роман произвел на него такое впечатление, что он решил бросить свой институт и поехать в Россию заниматься философией. Родители этот план не
одобрили; денег у него не было. Институт он все-таки бросил и пошел служить в армию. Служба в армии позволила ему скопить некоторую сумму и отправиться в Россию (кажется,
это шел 1997 год). Первый год он учил русский язык. Его преподавательница была влюблена в свой предмет и, увидев особое горение корейского молодого человека, стала
преподавать ему лично и бесплатно, когда Бьонг Ха (так его зовут по имени) поступил в МГУ, чтобы заниматься математической логикой. Она стала для него проводником
русской культуры: советовала съездить в Абрамцево, посмотреть “Зеркало”, прочитать то-то и то-то. Я помню, как меня поразила полка книг в кабинете господина Пака в Корее.
Там рядышком стояли два комментария к “Евгению Онегину”: Лотмана и Набокова. На мой удивленный возглас Бьонг Ха ответил, что он в России со своей преподавательни-цей
целый год читал “Евгения Онегина”! Замечательно, что он не только много читал и изучал Пушкина, но глубоко его ценил — для иностранца это большая редкость.
Господин Пак чрезвычайно высоко ставил русскую математическую школу. Корейская школьная математика была выстроена по американскому образцу: на первом месте ставится
вопрос “как это делать”, а вопрос “почему это так” иногда не обсуждается вовсе. В лучших же образцах русской математической школы на первом месте стоит вопрос “почему”.
На наших занятиях с корейскими учителями я неоднократно видел подтверждение этой разницы двух школ: они блестяще справлялись с технически сложными задачами и вставали в
тупик от некоторых нетрудных, с нашей точки зрения, вопросов “почему”.
Итак, закончив МГУ, господин Пак вернулся на родину и смог организовать (то есть убедить начальство и выбить денег) пятилетнюю программу обучения корейских учителей в
России. Это обучение включало в себя и приезд корейских учителей в Россию, и работу наших преподавателей в Корее.
Кроме работы с учителями математики мне довелось провести занятие по анализу стихотворения с преподавателями литературы. Я выбрал стихотворение Пастернака “Август” из
романа “Доктор Живаго”. Меня поразило, что практически все учителя этот роман знали, а многие читали. Я, к своему стыду, на тот момент прочел ровно одну (совершенно
замечательную) корейскую книжку — “Верная Чхунхян”, — да и то только потому, что она была подарена нам, когда участники программы приехали в первый раз в Россию. Судя по
моим филологическим друзьям, я не исключение: корейская литература очень плохо у нас известна, и я думаю, что дело не в качестве этой литературы, а в том, что наша голова
в основном повернута на Запад.
Переводчица, с которой мы работали, нашла несколько разных поэтических переводов “Августа”, это также было для меня неожиданностью, но ни один ее полностью не
удовлетворил. В результате она сделала свой подстрочник, и все варианты переводов мы раздали участникам накануне занятия. Разговор получился более содержательным и
глубоким, чем я мог предполагать. Мне хотелось прежде всего обсудить категорию времени в этом стихотворении. Но разговор довольно быстро стал совершенно личным, люди
говорили про смерть, бессмертие, творчество — если бы не переводчик и усилие взаимного понимания, связанное с языком, то порой мне казалось, что я нахожусь в русской
аудитории. До занятия я думал, что для людей корейской культуры многое в этом стихотворении “слишком христианское” или даже слишком русское, что оно может быть интересно
для них как другой взгляд на мир, время, жизнь, смерть, но разговор показал, что, наоборот, почти все в стихотворении универсально, понятно и близко. Впрочем, возможно,
это просто говорит о странной близости русских и корейцев. Мне запомнился один анекдот, рассказанный корейским коллегой.
Как кто пьет чай.
Китайцы пьют чай, чтобы насладится запахом, почувствовать момент покоя и созерцания, уйти в себя. Японцы пьют чай ради сложной церемонии, связывающей их с предками,
национальными традициями, выстраивающей социальную иерархию. А корейцы пьют чай, чтобы поболтать с друзьями. Прямо как мы! (Заметим, в скобках, что структура анекдота
похожа на нашу серию “русский, немец и поляк”.)
Русская еда оказалась для корейцев тяжела, никакие взятые с собой приправы их не спасали, а вот мне корейская еда показалось одной из самых легких и простых. В
студенческой столовой был шведский стол, можно было выбрать не острую пищу, было много рыбы, морепродуктов и трав. В кафе и ресторанчиках я впервые увидел 3—4 летних
детей, свободно орудующих палочками. Тогда я подумал: это такая потрясающая тренировка мелкой моторики, что успехи Юго-Восточной Азии в образовании совершенно
закономерны. В Корее мне увиделось, что эти успехи связаны с общим духом подъема, какой бывает в стране, где старшее поколение хорошо помнит всеобщую бедность, а среднее
за свои двадцать-тридцать лет сознательной жизни увидело множество ошеломительных перемен. Впрочем, скорость перемен создает и напряжение, и чувство потери почвы. Бьонг Ха
с горечью говорил, что традиционных крестьянских хозяйств в стране практически не осталось, что уходит поэзия и приходит стандартизация, что молодые люди скучают
продавцами в торговых центрах, а другой работы нет. Все, как везде, неутешительно соглашался я.
После недели работы нас повезли в Сеул, Бьонг Ха был прекрасным экскурсоводом. Показывая нам старейшие деревянные ворота, сохранившиеся в Сеуле, он говорил примерно так:
“Может показаться, что форма и конструкция этих ворот есть практически копия таких-то китайских образцов, но опытный взгляд найдет тут существенные отличия: посмотрите
на эти линии, в них сказываются формы традиционной корейской архитектуры...” Мне показалось, что в этом высказывании есть что-то хорошо мне знакомое. Потом я понял: это
похоже на описание древнерусской иконописи в контексте византийской традиции. Да, канон пришел к нам из Византии, но посмотрите на этот колорит, на эти нежные линии, на
эти особенности пластики фигур, на выбор сюжетов...
Корея, как и Россия, — это молодая культура, росшая рядом с более древней и более богатой культурой. Многое приходилось перенимать, осваивать и переиначивать. Пушкин
писал о русской “переимчивости”. Может быть, это, в частности, и объясняет удивительный феномен Виктора Цоя и Юлия Кима.
Возможно вы пропустили
Итоги ВсОШ: биология и обществознание
5 Мая 2021
Победы в заключительных этапах еще по двум предметам.
Итоги ВсОШ: английский язык и МХК
28 Апреля 2021
Продолжаем рассказывать о выступлении летовцев на ВсОШ.
Результаты ММО-55
27 Апреля 2021
Подведены итоги 55-й Международной Менделеевской олимпиады школьников по химии.
Итоги ВсОШ: география и математика
24 Апреля 2021
Удачно для летовцев завершились финальные этапы ВсоШ еще по двум предметам.
Подписаться на новости «Летово»
Спасибо! Вы успешно оформили подписку!
